Я родилась ровно через год, в то же самое число декабря, после того как в где-то в набоковской Грэй Стар умерла его Лолита. Меня на трофейной немецкой машине привезли в русский барак, где у каждой двери стояли ведра с переливающимися от шагов проходящих
мимо помоями, а лестница на чердак была покрыта слоем кошачьего
дерьма так густо, что даже трудолюбивым советским женщинам не
удавалось ее отмыть. Барак был двухэтажным и находился на
территории бывшего русского гетто, у нас его называют
концлагерем, устроенного финнами в дни оккупации.
"Вот и выплыла Филюра из черных вод в воды зеленые..."
Видимо, мы молчим уже около двух минут. Это становится
неприличным. Я студентка, а ты - преподаватель, и этот твой
неосознанный порыв в момент моего влета в аудиторию, полную
жаждущих консультации подопечных, ты оставил двух, до сих пор
возмущенных тобой подружек, за самым дальним столом, чтобы просто
подойти ко мне, поздороваться и потом... молчать
Ты был первым мужчиной, который умел вот так молчать со мной,
не обращая внимания на весь этот вечно митингующий мир.
Теперь я поняла - я действительно что-то пишу. Но у меня нет на
примете ни единого сюжета. Мой сюжет - это я сама, наедине с нашим
молчанием, впадающим в Океан... , который неожиданно стал синим.
Моя пятилетняя жизнь в бараке, до тех пор пока отец не закончил
университет, мною совершенно не изучена - она одно из белых пятен
на карте моей родины. Только ощущение озера - оно было недалеко,
оно, видимо, заменяло тогда мне океан, я была под его
защитой и покровительством.
С тех пор я постоянно делаю попытки уловить, отметить эту
зыбкую, мучительно-безвоздушную, но и радостную бесконечность
человеческого сущего - Океан.
И были тетки, две мои личные, родные тетки, сестры отца. В
кофтах, с вывязанными в виде виноградных кистей обьемными
узорами, в ситцевых платьях, в белых носочках и крепко
зашнурованных туфлях на каблуках. В свободное от работы время,
тетки постоянно ругались с моей юной матерью, в конце концов
доведя ее до неврастении. Несмотря на свою ужасающую
нефотогеничность, они очень любили фотографироваться, особенно в
парках, особенно на фоне белых, очевидно гипсобетонных
резвящихся медвежат или оленей, покрытых, очевидно из
соображений народной гигиены, известкой.
У древнего титана Океана было пятьдесят дочерей, у моего отца,
сына, пропавшего без вести солдата второй мировой войны - только
одна - худенькая и совершенно белобрысая дочка и звали ее не
Филюра.
"Техникумовский кампус", крылья весеннего плаща вот вот
вознесут меня к поблескивающей в небе стае голубей, еще живы
голубятни в старых дворах. Можешь уже не отворачиваться - я
успела заметить -ты смотрел в мою сторону, Ты - еще одно
воплощение моего Океана. У тебя невероятно элегантные руки, когда
они с карандашом блуждают в дебрях моего архитектурного бреда,
каждый их бросок к следующему участку листа - словно
неприхотливое прикосновение теплой волны Океана к моей коже.
Ты был так убедительно очарователен, что вся современная
архитектура Запада, представленная нам с помощью многочисленных
журналов, до сих пор пробуждает во мне не только эстетические
ощущения. А может быть и вообще в основе человеческого восприятия
красоты лежит презираемая нами телесная любовь к душе. Или любовь
души к телу?
Мы частенько играли вместе с ним во дворе нашего барака,
бегали по сараям и однажды упали со второго этажа одного
из них, разом опершись на прогнившие перила, отделались правда
счастливо - разбитыми носами. И вот, как-то раз, он привел меня в
свою комнату, где стояла металлическая, украшенная белым,
вязаным подвесом, высокая родительская кровать. Помню - мы стояли с ним у окна, и он как-то странно прижимался к моему животу своим, и странно смотрел на меня своими огромными зелёными глазами.
Как далеки еще горы Магнезии, как далеки берега Пелиона...
Слушай, любимый, слушай. Писать роман - это все равно, что играть
камешками на берегу океана. Океан и купающйся в нем,
рассекреченный ушедшим за горизонт Солнцем, космос - это все, что
у меня есть. Здесь, быть человеческим существом особенно
возвышенно и неправдоподобно, но именно поэтому и
возможно.
Океан, из тебя восходит и в тебя заходит мое солнце.
Коричневый муравьишка на твоем песке поднялся на своих самых
задних лапках и всматривается в тебя. Даже ему нужен ты.
Я же не могу без тебя ни секунды, ни секунды не могу без
могучего твоего движения в пространстве моей жизни, запаха
твоих подводных цветов. И все во мне существует и движется в
ритме твоего прибоя. И сама я - твой прилив и отлив.
Я не согласна с тобой и (даже!) академиком Лихачевым в том, что
история, природа и искусство - три самые мощные воспитательные
силы в нашем обществе. Простите меня, о наши высокообразованные.
Самая мощная воспитательная сила - это Океан, из которого мы
никуда и не выходили. Кроме того, для меня сомнительна не только
возможность наличия в этом процессе "мощных сил", но и наличие
этого процесса вообще. Ты ласкаешь меня и караешь меня, океан,
но куда ты несешь меня я не знаю. Лишь одно несомненно -
человека можно приучить мыть руки... даже перед убийством.
Когда сквозь звонницу игуменского кладбища пролетал ветер с
Ладоги - мне казалось, она начинала мыслить, как я.
Кто не слышал, как поют купальницы, солнечными огоньками
бредущие по июньским лесам в сокровенном свете белой карельской
ночи - тому меня не понять. Купальницы поют - это напоминает о
себе мой Океан - я здесь, я с тобой, я - в тебе.
А человеческая история способна пока что лишь воспроизводить,
быстро, как муха дрозофила - множество прекраснодушных
проституток, таких же тиранов-фараонов, восторженных рабов, убийц
отчеготоосвободителей и отчеготоосвободителей убийц и среди всего
этого люда есть и художникинашейсложно-героическойЭпохи, железной
и одновременно слезливой. А природа здесь и вовсе не при чем.
Она никого не воспитывает - она лишь рождает нас и умервщляет.
Бледное лицо Никольского скита сосредоточено, на его вершине
поблескивает золотистая главка- наконечник, ожидая чьего-то
знака,чтобы пронзить дух, самую суть космоса и вот наконец,
медленно поднимается белый скит и уходит туда в Океан мой, где
льется, ниспадая на него листва моих волос... Возьми меня,
любимый - у меня есть все - и Мертвое море и горы Магнезии
и такая узенькая тропинка ласкового и бессвязного шепота -
прямо из глубины - прямо в твое сердце.
В длинном коридоре барака постоянно вспыхивали женские ссоры,
то из-за кошек, то из-за подозрения в покушениях на мужей или
продукты, хранившиеся в деревянных ящиках, прибитых к стенам у
каждой двери, то из-за подравшихся или поссорившихся ребятишек.
На первом этаже, прямо под нашей комнатой, с удовольствием
занимался избиением своей жены, некто "полукайнен", горький
ингермаландский пьяница, приходом которого и ужасным
разбирательством со мной меня пугали, если я подымала рев
по причине неисполнения челядью, в лице родителей и теток,
какого-либо страстного моего желания.
Когда мне исполнилось два года, меня пытались отдать в одно
из так называемых советских "дошкольных детских
учереждений", попросту - в ясли. Первый мой ясельный день был
проведен мной на полу в комнате воспитателей, причем, недолгое
затишье между одним видом рева, прерывалось еще более ужасной его
разновидностью. На следующий день я просто сбежала во время прогулки
- домой, никем не замеченная. Но чтобы
открыть калитку, очень долго пришлось ждать, когда крупная
особа, называемая воспитателем, наконец отвернется.
Недавно, в самом начале зимы, я побывала на том месте, где
стоял этот несчастный приют первых пяти лет моей жизни. Прошло
уже более трех лет со дня его убийства при помощи бульдозера.
Останки фундамента,припорошенные первым снегом, с торчащими
хрустально-обледеневшими башенками чертополохов, подняли в океане
некоторое волнение, потом все затихло и на груду мусора, где-то
примерно на месте комнаты "полукайнена", уселась ворона - я думаю
это была его душа, она на что-то громко мне пожаловалась и
улетела.
Мой первый курсовой проект - вилла "Муммо", что означает -
"Бабушка"
- типичная западно - европейская мечта советского гражданина.
В основном - скандинавский национальный романтизм, при
русском понимании семейного счастья. Тесаный камень, дерево,
высокая каминная труба, несколько круглых окон...Я любила и до
сих пор люблю бродить по этому, когда-то существовавшему на
ватмане, будто в вечной зиме, дому, представляя тебя в его
просторной мансарде, наблюдающего в большое круглое окно за
легким надозерным снегопадом моей фантазии. Именно здесь и
состоялась генеральная репетиция нашей встречи.
Мы уезжаем из города. Отец закончил университет,получил диплом
инженера-технолога лесозаготовок и мы едем на эти самые
лесозаготовки, на юг Карелии, в лесной поселок Кинелахту.
Кинелахта. Синее, очень синее место, почему-то для меня всегда
апрельское, с расшумевшимися после зимнего долгого молчания
молоденькими соснами, они здесь везде - под окнами дома, вдоль
дороги, песчаные обочины которой похожи на засахарившийся мед, за
круглым маленьким зеркальцем ламбушки в низине. Здесь родился мой
Океан, здесь я впервые услышала его неповторимый, рокочущий и
нежный голос. Мне все еще пять лет.
Кинелахт было две - одна - поселок, такой простой и
доброжелательный, с большеглазыми молодыми домами, с новым
клубом, столовой, около которой, вдыхая неземные запахи жареных
котлет всегда сидели огромные поселковые собаки и всегда
стояли несколько лесовозов, водители же их там, в столовой
наслаждались самым вкусным на свете блюдом - котлетами с пюре,
залитыми оранжевой подливой. А потом они выходили оттуда,
закуривали "Беломорканал", взбирались на высокие подножки своих
машин и уезжали, либо, громыхая пустым прицепом, в сторону
делянок, либо, подметая грунтовку каким-то особенно длинным
хлыстом в сторону склада.
Спустя много лет, недалеко от дачного поселка, увидев
только что вырубленный участок нашего любимого леса, поваленные
сосны и березки, их смешавшиеся, еще не успевшие зачахнуть хвою и
листья, с большей частью не слишком толстых, но вполне пригодных
на дрова золотистых и белесых стволов,оставленных за
ненадобностью, мой отец остановится, горестным взглядом окинет
побоище и скажет: "А я ведь всю жизнь потратил на это
преступление" Через год он умрет от инфаркта в ветхой больнице
такого же, как Кинелахта поселка лесозаготовителей, теперь уже
старого, как и она, забытого всеми, по причине уничтожения
близлежащих лесов. А типовые щитовые домишки все еще стоят по
сторонам шоссе как бездомные старые псы, с прогнувшимися
радикулитными спинами крыш...
Вторая Кинелахта - старинная карельская деревня. Черные большие
дома, черные видно оттого, что в тот момент когда Океан мой
поглотил их и смешал глубокие воды свои с колдовством, злым,
карельским, недоверчивым и непреклонным, шел, уже который день
осенний глухой дождь и пахло, так пахло внутренностями жарких
большеротых северных печей, и всем, что было еще в этих
неприступных домах - и чистоплотными карельскими старухами, и
молоком их черно-белых коров, и моченой морошкой в кладовках и
рыбниками, истекающими соком, замурованной в них ряпушки.
Той же осенью, случилась в одной из деревень страшная история
Огромный карельский парень, вальщик лесопункта, начальником
которого работал мой отец, зарубил топором украинца, приехавшего
по вербовке в Карелию на заработки, такого же молодого как он
сам, водителя лесовоза. Зарубил неожиданно, за какую-то дурацкую
шутку, зарубил в доме и на глазах карельских старика и старухи,
за чаепитием, за столом прямо и зарубил, когда шофер наклонился,
чтобы поднять упавшие на пол часы.
Приехавшие на попутных машинах мой отец и участковый милиционер
ни слова от свидетелей не добились, а убийца уже ушел в лес
на делянку, где работала его бригада.
И до сих пор, слава богу, воют в этом изуродованном,
почти опустошенном, нищем, но таком непостижимом краю волки, за
той ламбушкой, за теми скалами - колдуньями, в том еловом жутком
лесу.
Они шли на них, с топорами, вся бригада, все до единого,
казалось не уговорить - не поймут, да просто не
услышат...
Они шли на них как волки на егерей, безнадежно, но в едином
животном порыве древнего инстинкта - наша земля, наше право
убивать чужого... Я не знаю, как удалось их остановить,
что сказали им мой отец и участковый в те страшные для себя
минуты.
Сегодня очень тихо, где-то во мне неслышно, видимо шепотом,
прибой перебирает, сортирует песчинки и я не знаю - в какую
сторону мне плыть или просто брести по уже забытому побережью и
ждать, что встретится знак - ленточка, осколок чашки, лоскуток
или просто тень от дерева и тогда - какой яркой короной украсит
Солнце вершины долгожданных гор Магнезии, как на теплом ветру
зашумят, затрепещут мои зеленые волосы-листья.
А... это ты, самое первое разочарование, жесточайшее, невиданное
до тех пор мною злодейство. И все это произошло в тот самый час,
когда только что выкупанная, одетая в совершенно убаюкивающий
меня фланелевый халатик, зацелованная мамой, сидела я у отца на
коленях и наслаждалась его, папиным запахом, мама, кстати,
никогда так вкусно не пахла - и под этот запах любимого и
любящего мужчины, я ждала, когда мне принесут новогодний подарок
"с папиной работы" , как говорили тогда.
Я мечтала, как раскрыв его, уткнусь в прозрачный пакетик носом и
все, все сразу: и яблоко, и маленькая шоколадка, с рыжим
котенком на зеленой обертке, и конфеты с розовым, кисловатым
названием "Радий" и пачечка печенья и веселенький оранжевый
мандаринчик и пастилка, и белая пузатенькая зефирина и еще
нечто...о чем я радостно и беспредметно мечтала - запах
всего этого, смешанный с запахом слегка влажного от пастилок
целлофана - окончательно рассеет все мои подозрения в
несправедливости этого мира, которые иногда одолевали меня в
связи с полученной на днях от мамы взбучкой из-за целой кипы
детских книжек, данных мне в "кредит" продавщицей поселкового
промтоварного магазина.
В дверь постучали, как всегда пишут в таких случаях, на пороге,
что тоже весьма характерно - лучше не скажешь, стояли два очень
счастливых лесозаготовителя с удивительно румяными лицами, в
ватных брюках и расстегнутых фуфайках. Взрослые поздоровались за
руки, мне тоже была предложена большая холодная ладонь - и я
вложила в нее свою нежную, бело-розовую лапку.
А потом мне вручили Это. Это - было серым пакетом, с плохо
пропечатанным изображением какого-то круга с выступами и
выбегающим из него паровозом. Внутри же этого кошмара, вместо
шоколадки и пастилок, вместо веселого мандаринчика и конфет
"Радий", вместо пузатенькой зефирины, находилось нечто - комок
синевато - желтого цвета из неизвестно как среди зимы
расплавившихся и совершенно потерявших форму "подушечек" и
несколько гранитных розовых пряников. Эта несбыточная
мечта "детей войны" вызвала у меня только слезы
Я вытряхнула все из пакетика на стол - в нем не оказалось ни
одной, совсем ни одной даже распоследней фантиковой
карамельки "плодово-ягодный букет"
Оказывается, деньги, выделенные на подарки были простодушно
потрачены на водку, которая также простодушно была выпита
ответственными за покупку подарков мужиками, но немного денег
они оставили, ровно столько, чтобы хватило на несбывшуюся
мечту их военного детства.
Для меня - один из самых искренних писателей -
Набоков. Искренность - это открытость своих собственных ощущений
жизни. Реальность состоит не в том, что мы видим, а в
том, что мы ощущаем. Нет, похоже речь идет не о чувствах, нет не
о чувствах вовсе. Возможно его объявили Великим
мистификатором за: многоэтажность смыслов, значимость незначимого
для прочих, причудливые конструкции порой слишком редких и
кажется неестественных обстоятельств, акварельность человеческих
образов, потустороннюю крайность развития событий, а больше я
ничего не скажу, потому что не хочу выдавать нашу с ним тайну
тем, у кого нет с Владимиром Владимировичем необычных и близких
отношений. А для прочих - пусть он так и останется Великим
мистификатором до тех пор пока они не разберутся с этим своим
собственным мифом сами.
В мою ладонь перетекает твое тепло, перетекает безответно,
потому что на самом деле тебя нет со мной - передо мною
утреннее дерево, едва зазеленевший тополь, почти на всю свою
высоту он на фоне розовой, будто вечно озаренной солнцем и давно
уставшей от этого стены колледжа, ограничивающего мой двор с
юго-востока, а вершиной он касается серовато-белого многоэтажного
облака, с круглой голубой пробоиной примерно на уровне третьего
этажа.
А это я украдкой взяла у Владимира Владимировича. Я знаю - он
не будет сердиться - я ведь на пятьдесят три года младше его.
"Красота - это воспоминание любви, переодетое небом, тополем,
ветром, даже парковой скамейкой и бродячей псиной..."
Так знай - о чем бы я не писала - я пишу лишь о нас с тобой.
День за днем, час за часом - и все минуты, секунды я превращаю
тебя в рыхлое, бурлящее тело моей повести. Каждую твою ресницу -
в букву, взгляд - в маленькую, невинную метафору. жест - в диалог
Я хочу оставить тебя здесь - в этой части - всего - нервного,
тонкого, меняющегося в доли секунды как вечернее солнце, играющее
с обитателями Земли в прятки, всего - лукавого, хитроумного
мошенника моей любви - каждую клеточку которого, я, ни разу не
прикоснувшаяся к тебе - знаю, как свою...
"Фетровой шляпы крылья, с синих цветов - слеза
Странник далеких былей спрятал в цветы глаза"
Стволы мокрых майских тополей блестели и как пики вонзались в
воспоминания о нашем единственном вечере, не ночи, а вечере,
вечере двух семнадцатилетних девственников...
Многим это будет непонятно, но сейчас, после жизни, да, уже
после жизни - я должна признаться, что самому серьезному и
постоянному, счастливому и трагическому, радостному и бесконечно
печальному, словно небо, что течет над невечной Моей землей - я
обязана этому невротическому, пугающе необъяснимому - любви.
А может и не так надо называть желание сделать тебя бессмертным
Теперь ты уже вечен, ты уже превращен трудом моей души, звуком
моего нетерпеливого голоса в духовную субстанцию, отделен от
обставленной жалкой мебелью, сделанной из убиенных деревьев,
комнаты - вознесен и оставлен в сфере гораздо более
непредставимой, чем вечная и бесконечная пустота Вселенной -
в поэзии. И не важно, явится ли она так называемой
"художественной ценностью",и не важно где она
родилась на свет - в стихах ли, прозе, просто мыслях о тебе,
посаженном мной цветке или даже обычной меланхолии - она всегда
будет утверждать тебя. Только так, утверждая другого самим
собой,но скорее всего - себя самого - другим, и может
существовать человек.
Вот уже и Лунная соната приветливой узкой полоской пролегла на
спокойной в эти минуты поверхности моего Океана. Вот уже
появились на клавишах твои пальцы, но пока еще смутно,
непостоянно лицо. Океан перебирает его выражения
несмело, он медлит... Но вот и последние серебристые всплески
Ты встаешь из-за пианино - на столе чай с клубничным вареньем
В квартире кроме нас нет никого - твои родители живут в
Германии.На мне очень длинная юбка, такие юбки только что
начали вытеснять советские "мини" - их первую волну, что
нахлынула в конце шестидесятых, во всяком случае на наш город.
В нашем институте пока длинную юбку носила только я. На меня
смотрели как на преступившую все существующие правила приличий и
мне это нравилось! У людей всегда так - не стыдно лишь то к чему
они привыкают и что исповедует большинство, даже если это -
убийство ангелов.
Вообще-то я невеста твоего друга, павшего "жертвой страсти" ко
мне.За многочисленные прогулы, которые он совершал, чтобы
насладиться моим обществом, его отчислили из университета и
ему пришлось стать Защитником нашей Великой Отчизны.
Моралисты тотчас смекнут, что я не разделяю их точки зрения
относительно Священной верности, но их суждения будут, как
всегда, проигнорированы мною.
Ты говоришь о Шолом Алейхеме - я не читала его и потому
старательно пытаюсь изобразить то, что и изображать было не
нужно, поскольку существовало на самом деле, а именно
"очаровательную женскую глупость", и я сказала, что не люблю
толстых книг
Я увлечена тобой, а может просто собой в тебе, у меня мягкие
длинные волосы - они стекают с плеч светлыми медовыми струями
прямо в твои ладони. Томик Шолом Алейхема демонстративно громко
падает с полки.
Нет, не нужно ждать эротических сцен. Мы просто лежали, обнимая
друг друга. Мы не в состоянии были даже пошевелиться. Потом,
открыв глаза, я увидела твое лицо - оно было бледным, почти
белым, как озерная лилия...
"Муж мне, а в самом деле - всадник загорных вьюг
где выползают ели, встать на дорогн вдруг..."
Эти мои стихи оттуда - из нашего вечера.
Все так же как и двадцать лет назад - блестит листва после
дождя, огромные кучевые, много раз исхоженные вдоль и поперек
горы-облака, белое, зеленое, голубое - черемуха, цветущая рядом
с небом, а где же время - я замечаю только времена года. Нет, это
не время проходит - это мы проходим сквозь время. Кто-то идет
быстро, кто-то не торопясь, восхищаясь его чудесами. Пройти
сквозь время - может это и есть цель нашей жизни?
Не будем торопиться сквозь время...
Театр Юного Зрителя - маленькая комнатка за сценой, за маленькой
сценой, маленького зрительного зала Дворца Пионеров, что на
берегу Онежского озера, в небольшом особняке с колоннами,
построенном для какого-то советского вельможи еще во времена
Карело-Финской Республики.
Вторая мировая, Польша, Варшава, гетто, Янош Корчак,обреченные
еврейские малыши. "Возвращение домой" - так говорит о смерти
Герман Гессе, да, наша планета до сих пор не стала домом для
человека. Идет спектакль "Варшавский набат"
Для меня никогда не существовало зрительного зала, если там было
темно - там шептался и нежно рокотал Океан. Вот и сейчас - белые
птицы полонеза Огинского трепещут над его прибоем. Польша,
Варшава, еврейское гетто, Януш Корчак... и почему-то полонез
Огинского...
Мыслить - это значит отрываться от своих желаний и предаваться
бесчувствию. Мне кажется, что совместить эти два процесса
невозможно. Все чаще начинаю смотреть на все с
пухлого, высоко живущего облачка, словно из собственного
небытия... Возможно, именно это и называют медитацией. По своей
воле оторвать себя от себя и самую беззащитную свою половину
забросить высоко, высоко - в космос, где обитают только наши
общие иллюзии, а потом, ощутив голод и боль половины, оставленной
на Земле, вновь воссоединить их - и хорошо пообедать!
Сегодня я видела как плакал мой ангел-хранитель...
Я знаю почему он плакал - он уже не способен защитить меня от
меня.
Все вспоминаю умершую сестру, троюродную всего лишь, но с
ней, с раннего детства увлекшейся балетом, очень счастливой,
несмотря на свое "незаконнорождение", круглосуточный детский сад
и нищету, мне всегда было "по себе"
Безусловная ценность мужа - вечный комплекс русских женщин, и
уложил ее, еще только тридцатилетнюю, в гроб, неаккуратно обшитый
марлеподобным российским кумачом. ... На тебе толстая вязаная
кофта, одетая матерью, чтобы не замерзла там (в аду, раю или под
толстым слоем бесовецкой каменистой почвы?), на голове, на
поредевших от невообразимо трагичной участи, волосах, газовая
косынка, из тех, что носили в шестидесятых годах буфетчицы
привокзальных буфетов и рабочих столовок -(белый маленький
фартучек, сережки в ушах, ярко накрашенные губы, рядом большая
рыжая бочка с пивом, за спиной на полках с нарядными бумажными
кружевами - недостижимое для нас с тобой - конфеты в больших,
разрисованных орехами, фруктами и белками, коробках.) А сейчас,
эта косынка из прошлого, косынка, какие давно уже не носят
"уважающие себя дамы", скрывает следы трепанации твоей непутевой
головы, столько раз битой мужем о стены, о спинку кровати.
Священные узы брака - они оказывается священней человеческой
жизни, священный долг своему государству - тоже священней ее...
Когда я вышла к Вам, в белой океанской пене, вернее мокрая от
околоплодных вод - что подумали Вы, увидев меня, что
почувствовали? Зачем я вышла? Зачем я Вам? Зачем я себе? Мои
волосы - зеленая листва, слились с зеленой травой ваших лугов и
я уже бежала к вашим лесам, к вашим страстям, к вашей любви и
вашей смерти...
Радуга,что живет в жемчужных бусах - как она весела сегодня,
при свете трехрожковой люстры, пылающей над вечеринкой
Танцуем под песни Высоцкого... Не хочется описывать то, что
находится на столе, потому-что это знает каждый "совок"и это
всегда одинаково - водка, салат "Оливье", сыр, колбаса, пироги,
яблоки, конфеты... Водки много, но есть и вино - для "дам"
Вечеринка сугубо семейная - каждый мужчина чей-то муж, а каждая
женщина, не исключая и меня, чья-то жена. Почти все уже находятся
в гостях у своего подсознания,и иллюзия реальности земного
существования постоянно колеблет общественное застольное мнение
от одной крайности к другой. Это всего лишь семидесятые... Иногда
к матерям подбегают маленькие дети за каким-то разрешением,
например, взять уже пятидесятую по счету конфету, или:"Можно мы
с Лешей пойдем погуляем в коридор? "
Неожиданно "ветер свободы", ворвавшийся через раскрытую дверь
лоджии и вознесший до потолка тюлевые занавески опрокидывает
вазочку с салфетками, она же в свою очередь несколько наполненных
стеклянных рюмочек, сидящие рядом с пострадавшей территорией
стола бросаются на помощь, а потому все заканчивается схождением
в салатницу лавины яблок "Джонатан" из переполненной
хрустальной вазы.
Затем дети куда-то исчезали - укладывались кем-то где-то спать,
за столом начинали курить - в салатницах появлялись окурки, с
желтым фильтром - со следами губной помады - дамские, без - всех
остальных. Молоденькая жена художника уже начала собирать их
вилкой и отправлять себе в рот - это было зрелищем не для
слабонервных и внимание срочно переключалось на актера кукольного
театра, с упоением истинного художника рассказывающего анекдот о
несчастном светлячке, который по ошибке попал пенисом в сигарету.
Потом выкрикивался какой-то совершенно неслыханный тост,
начиналась вторая фаза возбуждения, закончившаяся в тот
раз добровольным раздеванием до нижнего белья почти всех женщин (
конечно кроме меня, ибо все мои попытки прорваться в собственное
подсознание с помощью водки кончались неудачами) Затем ими же был
исполнен танец, якобы способный зажечь огонь в чреслах
присутствующих. Сложно сказать о результатах, поскольку некоторые
из тех, кому был адресован этот крик тела уже давно периодически
выходили в туалет и тошнота стала их единственным
всепоглощающим чувством.
Ты был моим посредником, ты был серебряной цепочкой, связывающей
меня с моей душой, но вовсе не оттого, что я этого хотела и не
оттого, что ты обладал каким-то особым даром - просто
этого желал от меня Океан. Мы общались с тобой на языке взглядов
и танца.
"Парижское танго" - мы были одни на блестящих от дождей тротуарах
Парижа - мы были Парижем, ну как еще можно стать им? Наши тела
улавливали даже смутные намерения друг друга, мое задавало вопрос
- твое отвечало, а уж жест - он и вовсе был общим, а потому таким
отчужденным от этого стола, этих лиц и даже музыки, он вел себя
так, будто нас уже не было в живых...
Мне кажется теперь, что слово существует исключительно для
лжи. Если ты смог сказать, значит ты уже солгал. Говорение - это
выдворение лжи из души, правда, увы, впервые об этом сказала,
как вы знаете - не я.
Для меня всегда существовали две истины - истина моего Океана и
истина этой твердой жестокой суши, неизвестно зачем появившейся
из волн...
А вокруг - кобылицы, но не в листвяных, густозеленых
одеждах, а в шелковых комбинациях, с хищными, густыми кружевами
вокруг стройных и не очень, шей.
Жаркое лето на улице Красная - я, девятнадцатилетняя замужняя
дама, поливаю с балкона третьего этажа дикие ромашки, умирающие
на газоне. Мимо нас с ромашками равномерно часто, не давая
передышки ни ушам, ни легким, ни душе, идут грузовые автомобили и
мы с ромашками держимся друг за друга, как за соломинку. Только
бы дожить до вечера, устроиться поудобней в тишине и плыть по
океанским волнам, касаясь их благодарно и счастливо.
Открылась дверь соседнего, совсем близко висящего балкона и к
нам "сошел" худощавый, нет, скорее - худой,... художник. Это был
именно художник, человек, которого бог задумал художником и
сотворил в полном соответствии со своим замыслом. А вообще он бы
похож на птицу - грифа, всегда надмирный, всегда либо очень
покойный, либо стремящийся, пролетающий сквозь город или коридор
коммунальной квартиры с развевающейся седой прядью своей
прически, слегка волнистого переросшего "каре", темно - русого с
проседью цвета.
А Белой Лошади с одной из его картин суждено до конца моих дней
смотреть на меня и видеть меня такой, какой когда-то
видел он. Птица - художник умер, никогда уже даже кончика
знакомых крыльев, раскинутых перед взлетом среди толпы, в тесноте
нашей державы не увидать, не угадать встречу на перекрестке
дня и вечера. Он только вскрикнул, а потом прошептал... и его
акварели вернулись в воздух этого города. И я так люблю вдыхать
их маленькие радужные капельки.
Шел причудливый агустовский дождь. Нырял с высокой серенькой
тучки в еще теплую каштановую воду реки Чалны, просеивал сквозь
мелкое сито дорожную пыль и все просился ко мне в мансарду, все
постукивал по-дождиному и переливался с недовольным ворчанием из
стоящей под водостоком бочки. Тучка была маленькой и пухлой,
дождь коротким и несеръезным, а мне снился сон... И в этом сне
я встретилась с твоей матерью, и в этом сне я поцеловала ее руку
- как теплое крылышко небольшой птицы - вот какой была ее рука.
Художник - птица, рука твоей матери - крылышко птицы, как мне
надоело притяжение Земли, самое радостное для меня - полет.
В полете остываешь от всех остальных желаний - это и есть цель их
исполнения. Забыты руки, ноги, органы пищеварения не тревожат -
все довольны, все сыты - летим!
В моей мастерской, в Доме офицеров живет человек. Его зовут
капитан Тиц. Его умные глаза, его едва ощутимая улыбка...
Капитан Тиц - это слегка подретушированный мужской портрет,
оставшегося после снятия какой-то давнишней Доски почета "лучших
военнослужащих" Я нашла этого "Джоконда" под столом. Он так
хорошо посмотрел на меня за это и влюбился... На сегодняшний день
это единственный мужчина, который меня искренне любит.
Капитан Тиц сидел на сцене за роялем. Капитан, черный рояль,
скребущаяся где-то за грязным "задником" мышь и Лунная соната,
да еще одинокий, с поблекшим светом маленький прожектор под
потолком - вот и все обитатели сцены в холодном январском
зрительном зале. Зал тоже пуст, как оставленный город, стершаяся,
с тремя полосками, одна широкая красная, две узких зеленых по
краю, ковровая дорожка в проходе сладко спит, ей одной здесь
только и не зябко.
А эти, там, на сцене, словно на маленькой полянке посреди
елового леса, с вечерним холодным солнышком все раздвигающим
ветви и все никак не могущим попасть сюда полностью, показаться
всем своим ровным круглым лицом. И зрительный зал, будто черная
высокая скала с четвертой стороны полянки.
Капитан в камуфляжном костюме, в серой солдатской ушанке,
печально опустившей уши, судя по изрядно потрепанным завязкам,
досадно старой. На улице сегодня минус тридцать пять, зал бывшей
Духовной консистории едва сохраняет плюсовую температуру.
Завтра капитан уезжает в Кандалакшу.
"Господи, позволь мне узнать твою волю в имени моем, в рождении
моем. Или пусть в молчании твоем исчезнет мое имя, насытится моя
душа и молчанием твоим..."
Еще полчаса назад здесь было шумно, как на площади в майское
воскресенье. Сначала музыканты гарнизонного духового оркестра
собирались на репетицию, гремели по сцене сапогами,
рассаживались, матерились, вспоминая какие-то бытовые неурядицы,
наконец маленький их дирижер взял власть в свои руки и
удивительно из "какого сора" вырастает эта дерзко захватывающая
тебя и возносящая и бросающая потом совсем внезапно игра духового
оркестра, эта битва блестящих труб и разнузданных тугих
барабанов, то наступающих, то отступающих поочередно...
И потом нежно, нежно, потом так легко и безрассудно станет тебе
в высоком голубом небе.
На самой поверхности Океана, на прозрачной ладошке его
младшей дочери - кисточка черемухового соцветия... Зеленый
деревянный забор городской танцплощадки, пятидесятые, моя
семнадцатилетняя мама, перелезающая с подружкой через этот забор
на танцы, выпавшая из светло-русых волос кисточка черемухи.
Перелезла... и сразу в Океан, он кружит тебя, кружит, он
перемешивает наши с тобой жизни...И рождаюсь я, и ты знаешь, что
это я и еще безудержней кружишься в вальсе.
Человек создан для того, чтобы энергию солнца превращать в
энергию любви...
Она, эта энергия нужна, чтобы созидать Вселенную, мертвую,
каменную Вселенную, чтобы вечно добираться до ее бесконечности,
привозить с собой семена деревьев и трав, птиц, устроенных нами
так, чтобы могли жить и петь там, просыпаясь вместе с тамошним
Солнцем.
- Ессеи
Общественно-религиозное течение в Иудее во 2-й половине 2 в. до н. э. - 1 в. н. э. Е. - в числе главных предшественников христианства. Согласно античным авторам (Филону Александрийскому, Плинию Старшему, Иосифу Флавию, Ипполиту)...
- ессей
сущ., кол-во синонимов: 2 озеро 162 эссен 2
- -есса
есса суффикс
Толковый словарь Ефремовой
1. Словообразовательная единица, образующая имена существительные женского пола - ессей
- Ессей
Озеро на С. Среднесибирского плоскогорья, в бассейне р. Хатанга в Красноярском крае РСФСР. Площадь около 238 км2. Мелкое, берега возвышенные, прямые, почти без заливов. Питание снеговое и дождевое. В озеро впадают рр. Буордах, Сордонгнох, Сигмоян и др.
Большая советская энциклопедия - Ессеи
гностические секты, против которых предостерегали апостолы.
См. прот. П. А. Лебедева, "Ессеи и терапевты
" ("Дух Христианина", 1862); Lucius, "Der Essenismus und das Judeuthum" (1889); Лурье, "Ессеи " ("Историческое Обозрение", книга IV, 1892).
Н. Барсов. - ессеи
орф.
ессеи , -еев, ед. ессей , -я - Ессеи
(Исиим)
Энциклопедия иудаизма
Группа праведников периода Второго Храма, стремившихся к образу жизни, полному святости и чистоты. Е. отстранялись от общества и чуждались людей, не принадлежавших к их движению.
Вероятнее всего, что... - ЕССЕИ
Оппозиционное общественно- религиозное течение в Иудее во 2-й пол. 2 в. до н. э. - 1 в. н. э., одно из главных предшественников христианства. Этимология слова "Е." достоверно неизвестна. Осн. сведения...
Советская историческая энциклопедия - ЕССЕИ
ЕССЕИ (греч. essaioi) - одно из общественно-религиозных течений в Иудее во 2-й пол. 2 в. до н. э
Большой энциклопедический словарь
1 в. н. э. Общины ессеи считаются одними из главных предшественников раннего христианства. В основе
воззрений ессей мессианско-эсхатологические идеи, учение о дуализме (борьбе добра со злом и вера - Ессеи
Ессены (греч., лат. esseni, возможно, от арам.-сир. hassayya - «благочестивые», или от арам
Словарь по культурологии - Ессов
(Gessow) теперешний Ясвойне - местечко Ковенской губернии и уезда, на реке Невяти, недалеко от ее устья. Прежде названия E. и Пастовен всегда встречались вместе (хроника Стрыйковского) и обозначали область или волость...
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона - Ессеи
растений и врачеванием больных (Терапевты). Главным местопребыванием Ессев , по свидетельству Плиния, была западная сторона Мертвого моря, выше пустыни Ен-Гедской.
Библейская энциклопедия архим. Никифора - есса -есса
ЕССА -ЕССА -esse,<�ит. essa. Суффикс женского рода, обозначающий деятельницу. Обычно шутл
Словарь галлицизмов русского языка - Роман
Рыцарский роман ) (стихотворных и прозаических), в которых герой-рыцарь совершал невероятные, подчас
Большая советская энциклопедия
«Новый роман »).
С другой стороны, в России, затем в СССР и позже в других странах в их социалистических
нового типа. В многонациональной советской литературе роман -эпопею представляют такие произведения
Арагона, «Хвала и слава» Я. Ивашкевича.
Лит.: Веселовский А. Н., История или теория романа ?, Избр
статьи, Л., 1939; Грифцов Б. А., Теория романа , М., 1927; Фокс Р., Роман и народ, пер. с англ., М - роман
сюжетом.
Малый академический словарь
Научно-фантастический роман .
□
Лаптев взял с комода исторический роман и, отыскав страницу
и женщиной.
Завести с кем-л. роман .
□
[Цыганов:] А здесь, в городе, в жизни -
бывают романы ? [Надежда
] Как же без этого? И здесь влюбляются. М. Горький, Варвары.
- Между нами не было романа - роман
рома́н
Этимологический словарь Макса Фасмера
(напр., у Пушкина), также, с семинаристским ударением ро́ман (Мельников; см. Зеленин, РФВ 54, 117). Из нем. Rоmаn – то же или скорее непосредственно из франц. roman, ст.-франц. romanz, первонач. "повествование на народн. - роман
РОМ’АН, романа , ·муж. (·франц. roman).
Толковый словарь Ушакова
1. Большое по объему повествовательное произведение, обычно
любовь - это только в романах.» Чехов. Бытовой роман . Авантюрный роман . Плутовской роман . Исторический
роман создан Вальтер-Скоттом. Психологический роман . Евгений Онегин - роман в стихах.
2. Любовные
отношения, любовная связь между мужчиной и женщиной (·разг.). У нее с ним роман . «(Герой) не моего
романа .» Грибоедов. «Дарья Гавриловна, в молодости имевшая роман с секретарем магистрата.» Горбунов. - Романа
(Педро Caro у Sureda, маркиз de La Romana, 1761-1811) - испанский генерал. В 1807 г., когда Наполеон потребовал от мадридского кабинета выставить для французской службы корпус в 15000 солдат...
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона - романный
Рома́н/н/ый.
Морфемно-орфографический словарь - Роман
РОМАН - одна из самых свободных литературных форм, предполагающая громадное количество
Словарь литературных терминов
всегда в широкую и цельную картину. Этим вполне определяется отличие романа от повести, сказки или песни
другие виды повествовательного искусства. Из приведенного определения явствует, что жанр романа
предполагает три основных рода: роман страстей или психологический, роман нравов или бытоописательный
и, наконец, роман приключений. Три этих вида в различных сочетаниях могут встречаться в одном - Роман
орф.
Орфографический словарь Лопатина
Роман , муж. имя (Романович, Романовна) - роман
роман
Толковый словарь Ефремовой
I м.
Большое по объёму, со сложным сюжетом повествовательное художественное произведение - роман
Романа , м. [фр. roman]. 1. Большое по объему повествовательное произведение, обычно в прозе
Большой словарь иностранных слов - роман
эпической прозы. Исторический р. Р.-эпопея.
Толковый словарь Ожегова
| прил. романный , ая, ое (спец.) и романический, ая, ое - роман
сущ., м., употр. часто
Толковый словарь Дмитриева
(нет) чего? романа , чему? роману, (вижу) что? роман , чем? романом, о чём
? о романе; мн. что? романы , (нет) чего? романов, чему? романам, (вижу) что? романы , чем? романами
Исторический, авантюрный роман . | Женский роман . | Толстый, скучный роман . | Психологический, бытовой
роман . | Читать романы . | Задумать, создать, напечатать роман . | Роман вышел за границей.
2. Романом
называют любовные отношения между мужчиной и женщиной. Завести роман с кем-либо. | Их трудный роман - Роман
Romānus
Словарь классических древностей
прозвание нескольких людей из низшего сословия:
1. Servius Romanus, бывший раб, получил свободу в награду за передачу артепского замка римлянам. Liv. 4, 62;... - Роман
Роман
(Болгария, Румыния - гор.) - романный
романный
Орфографический словарь. Одно Н или два? - романный
орф.
Орфографический словарь Лопатина
романный - романный
ая, -ое.
Малый академический словарь
прил. к роман (в 1 знач.).
Романный сюжет. Романная традиция.
□
Лев Николаевич
последовательно отходил от обычных романных форм. Шкловский, Лев Толстой. - роман
РОМАН -а; м. [франц. roman]
Толковый словарь Кузнецова
1. Большое повествовательное произведение, обычно в прозе, со сложным
Толстого "Война и мир". "Евгений Онегин" - р. в стихах. Читать романы . Создать р.
2. Разг. Любовные
отношения между мужчиной и женщиной. Завести р. с кем-л.
◁ Романный , -ая, -ое. Лит. (1 зн
Р.сюжет. Р-ая традиция. Р-ая форма повествования. Романический, -ая, -ое. Устар. Р-ая история (напоминающая роман ). Р-ие отношения (любовные). - романный
РОМАННЫЙ см. Роман .
Толковый словарь Кузнецова - роман
орф.
Орфографический словарь Лопатина
роман , -а - Роман
романа.Перспективы социалистического романа.Библиография.
Литературная энциклопедия
РОМАН - большая эпическая форма, самый типичный
времени.
ПРОБЛЕМА РОМАНА . - Несмотря на исключительную распространенность этого жанра, его границы
«Морфология романа ». Однако он не смог теоретически овладеть массой историч. материала, диференцировать
проблемы Р. см. раздел «Роман как буржуазная эпопея»). Для разрешения проблемы Р. нужно прежде
«средневековые романы » они нередко трактуются и до сих пор в истории литературы. Но такое их обозначение - роман Морфемно-орфографический словарь
- Романа
Ы, жен. Стар. редк.
Словарь личных имен
Производные: Романя; Маня; Рома.
Происхождение: (Женск. к (см. Роман )) - РОМАН
От различных производных форм имени Роман (из латинского «романус» - римский). (Ф). Ромашихин
Словарь русских фамилий
основе этой фамилии - именование женщины Ромашиха, т.е. «жена Романа », вероятнее, даже вдова, сына
имени Роман (лат. romanus - «римский, римлянин») через промежуточную форму Ромаш (Ромашов - романный
Романный , романная , романное , романные , романного , романной , романного , романных , романному романной , романному , романным , романный , романную , романное , романные , романного , романную , романное романных , романным , романной , романною , романным , романными , романном , романной , романном , романных романен, романна, романно , романны, романнее , пороманнее, романней , пороманней
- роман
пиар-роман 1 порнороман 1 радиороман 1 рома 5 роман -антиутопия 1 роман -баллада 1 роман -биография 1 роман -вызов 1 роман -детектив 1 роман -дилогия 1 роман -драма 1 роман -исповедь 1 роман -исследование 1 роман -итог 1 роман -памфлет 1 роман -поэма 1 роман -притча 1 роман -путевой дневник 1 роман -размышление 1 роман -репортаж 1 роман -сказка 1 роман -трилогия 1 роман -хроника 1 роман -эпопея 1 роман -эссе 1 романец 1
Словарь синонимов русского языка - Романы
Романы
Большая биографическая энциклопедия
Романы - русские князья. Роман Васильевич, князь ярославский, участник Куликовской битвы
которого Роман удерживал от бесчеловечных насилий при сборе дани, донес хану Менгу-Темиру, что князь - Романо
Romano)
Большая советская энциклопедия
Джулио (1492 или 1499-1546), итальянский архитектор и живописец; см. Джулио Романо . - Роман
(фр. roman) – литературный жанр эпического произведения большой формы, в котором повествование сосредоточено на судьбе отдельной личности, ее отношении к окружающему миру, становлении и развитии ее характера и самосознания.
Словарь по культурологии - роман
Роман , романы , романа , романов, роману, романам, роман , романы , романом, романами, романе, романах
Грамматический словарь Зализняка - романный
прил., кол-во синонимов: 1 романический 8
Словарь синонимов русского языка - роман
Заимств. в конце XVIII в. из франц. яз., где roman < ст.-франц. romanz, восходящего к лат. romanice. Буквально - «сочинение на каком-л. родном романском языке, а не на латыни».
Этимологический словарь Шанского - роман
I.
Фразеологический словарь Михельсона
повесть, преимущественно трактующая о любви (намек на "роман " - любовные отношения между людьми
различного пола)
Ср. Романы тогда мы охотно читаем,
Когда мы еще иль уже - их не знаем.
*** Афоризмы
Ср. Из романа учатся жизни! Он сделался руководствующим кодексом к изучению взаимных отношений
сердечный рано мучит,
Как говорит Шатобриан,
Не женщины любви нас учат,
А первый пакостный роман
Теперь с каким она вниманьем
Читает сладостный роман ,
С каким живым очарованьем
Пьет обольстительный - Роман
А, муж.
Словарь личных имен
Отч.: Романович, Романовна; разг. Романыч.
Производные: Романка; Ромаха; Ромаша; Романя; Рома; Ромася; Ромуля.
Происхождение: (Лат. Romanus - римский; римлянин.)
Именины: 18 янв., 11 февр., 16 февр. - романный
РОМ’АННЫЙ, романная , романное (лит.). прил. к роман в 1 ·знач.; свойственный роману. Романное построение литературного произведения.
Толковый словарь Ушакова - романный
романный прил.
Толковый словарь Ефремовой
1. Соотносящийся по знач. с сущ. роман I, связанный с ним.
2. Свойственный роману
роман I, характерный для него.
3. Заключенный в романе роман I - РОМАН
РОМАН (Roman) - город на востоке Румынии. 71 тыс. жителей (1985). Трубопрокатный завод
машиностроение, химическая, легкая, пищевая промышленность.
РОМАН (франц. roman) - литературный жанр, эпическое
в ее отношении к окружающему миру, на становлении, развитии ее характера и самосознания. Роман - эпос
смысла. Типичная романная ситуация - столкновение в герое нравственного и человеческого (личностного
с природной и социальной необходимостью. Поскольку роман развивается в новое время, где характер
(фр. roman > стар.-фр. romans повествование на романском языке (а не по латыни)
1) В литературоведении: литературный жанр; художественное произведение, гл. образом в прозе, хотя может быть и в стихах;...
Роман-эссе Владимира Чивилихина «Память»
Изучая предков, узнаем самих себя, без знания истории мы должны признать себя случайностями, не знающими, как и зачем пришли в мир, как и для чего живем, как и к чему должны стремиться.В. Ключевский Хотим мы этого или нет, наше настоящее неотделимо от прошедшего, которое постоянно напоминает о себе. «Весь в деда пошел», - говорят окружающие о младенце, которому без году неделя. Старые псковские фрески, буквы, выцарапанные на новгородской бересте, звуки пастушьего рожка, предания «давно минувших дней», очертания храмов - все это всколыхнувшееся прошлое заставляет думать о том, что былое не ушло.
История - грозное оружие! Разве не очевидно, что «империя зла» начала разваливаться под мощными ударами писателей, обратившихся к нашему прошлому! Среди них В. Чивилихин, А. Солженицын, Ч. Айтматов, В. . 80-х годов обратила сознание народа к его историческому прошлому, рассказала ему, что он вовсе не ровесник Октября, что корни его уходят вглубь веков.
Роман-эссе Владимира Чивилихина «Память» был опубликован в 1982 году. Писатель пытается «объять необъятное» и вспомнить все наше историческое прошлое. «...Память - это ничем не заменимый насущный, сегодняшний, без которого дети вырастут слабыми незнайками, неспособными достойно, мужественно встретить будущее».
Нет возможности даже вкратце пересказать «Память». В центре произведения - русское героическое средневековье, когда было оказано сопротивление иноземным нашествиям с Востока и Запада. Это бессмертный урок-истории, забывать о котором недопустимо.
Писатель приглашает нас прикоснуться к вещам, помнящим взгляды и руки тех, кто давно исчез. Рассматривая грубый каменный крест, напоминающий человека с раскинутыми руками, Чивилихин рассказывает о том, как грабительское войско степняков пришло к городу лесной Северской земли: «Не перед камнем стою, а перед глубокой многовековой тайной! Победоносное степное войско было сковано железной цепью организации и послушания, умело применяло осадную технику, обладало огромным опытом штурма самых неприступных твердынь того времени. Во главе его стояли поседевшие в жестоких боях главнокомандующие. Сорок девять дней степное войско штурмовало деревянный лесной городок, семь недель не могло взять Козельск! По справедливости, Козельск должен.был войти в анналы истории наравне с такими гигантами, как Троя и Верден, Смоленск и Севастополь, Брест и Сталин-град».
Вслед за повествованием о героическом древнем Козельске - новелла о партизанской газете, отпечатанной в августе 1943 года на бересте: «Каждая буковка вдавилась, как в древних новгородских, смоленских и витебских берестяных грамотах, и заполнилась навеки типографской краской...»
Причудливы, непредсказуемы повороты повествования этого необычного романа. А сколько новых имен открыл Владимир Чивилихин любознательному читателю: декабрист Николай Мозгалевский, стихийный философ Павел Дунцев-Выгодский, поэт Владимир Соколовский, мыслитель-тираноборец Михаил Лунин, узник камеры-одиночки Николай Морозов. Гимн писателя талантливости нашего народа никого не может оставить равнодушным. Чивилихин знакомит нас с великим, но малоизвестным ученым - Александром Леонидовичем Чижевским, основателем Новой науки гелиобиологии. Автор перечисляет труды ученого с мировым именем. И снова читателя обжигает мысль: «... как же расточительны бываем мы, как беспамятны, как ленивы и нелюбопытны...»
Неожиданно перед нами начинает разворачиваться история сложных отношений гения русской литературы Гоголя и бывшей фрейлины.императрицы Александры Смирновой-Россет, красавицы и умницы, воспетой Вяземским, Жуковским, Пушкиным. Или вдруг мы оказываемся вместе с автором в древнем Чернигове, городе, где сохранился архитектурный шедевр мирового значения - церковь Параскевы Пятницы.
Особую сторону книги «Память» составляют разнообразные споры, которые ведутся по ходу повествования. Так, например, ставится вопрос, почему степняки избирали именно такой путь, а не иной? Вопрос не праздный, ибо за ним - ключевые проблемы отечественной истории, проливающие свет на законность владения теми или иными землями. «Ответ на этот вопрос помог бы рассеять множество исторических недоразумений, увидеть путаницу и разнотолки и ошибки в бесчисленных описаниях давнего лихолетья, расстаться с некоторыми наивными представлениями, застрявшими в нашей памяти с младых, как говорится, ногтей».
Писатель воздает должное и тем, кто внес свою лепту в постижение родной истории. Так по ходу повествования воссоздан трогательный и прекрасный Петра Дмитриевича Барановского, знаменитого московского архитектора-реставратора, делами и жизнью которого столица должна гордиться.
Октябрьская революция 1917 года задала моду вольно обращаться с историей, в социалистическом обществе ей была отведена не объективная, а субъективная и подчиненная государству роль.
Однако еще Пушкин заметил, что «неуважение к истории и к предкам есть первый признак дикости и безнравственности». А великий историк Н.М. Карамзин в «Истории государства Российского» писал: «История... расширяет пределы собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим...».
Екатерина Дайс
Не «Роза мира», а миры Розина.
Дождь над озером означает для рыб
Лишь дорогу до неба
Ю. Издрик
С чего начать рассказ о своих впечатлениях от двух методологических романов Вадима Розина? С названий. Книга первая – «Философия, жизнь и судьба» и книга вторая – «Проникновение в мышление. История одного исследования Марка Вадимова». Герой обеих книг – alter ego автора – состоявшийся ученый Марк Вадимов, в круге знакомых которого с легкостью узнается хор людей – ведущих в России и бывшем СССР ученых, окружающих по жизни и автора книги. Пиама Гайденко, Мераб Мамардашивили, Сергей Зенкин, и главное – сам Г. Щедровицкий – учитель и маг, русский Штайнер, чьим учеником был Вадим Маркович Розин, и с кем он не перестает дискутировать до сих пор. В истории философии уже был подобный пример. Но, за явной расхожестью его, не будем приводить этой истории, тем более, что достаточно взглянуть на обложку книгу Розина, чтобы понять, кого мы имели в виду. Обложка эта – второй книги. К сожалению, первая давно уже кончилась в магазинах, а в библиотеках ее просто «зачитывают» (вероятно, студенты Вадима Розина), поэтому автор любезно предоставил нам для анализа ее электронную версию, что облегчило работу над текстом, но усложнило цитирование. Заранее приносим свои извинения за то, что цитаты из первой книги будут даваться без ссылки на печатное издание.
Методология, которую мы применили к анализу данных романов, базируется на концепции большой и малой традиций европейской культуры, предложенной культурологом И.Г. Яковенко.
Под малой традицией понимается взятая как единое целое субдоминантная в рамках европейского культурного космоса парадигма, сложившаяся в III -IV вв. н.э. из элементов, отброшенных при формировании христианского космоса, составившего большую культурную традицию. Диалектика двух потоков культуры – доминантного (большая традиция) и субдоминантного (малая традиция) на протяжении веков составляла нерв европейской культуры, понимаемой расширительно. Европа здесь – материнское пространство, из которого вырастает христианский мир как целое. Размежевание утверждающегося христианства с культурой языческого прошлого и конкурирующими религиозными альтернативами было переломным моментом в истории культуры. Этот процесс разделил культурный космос позднего Рима на два материка: победившей христианской ортодоксии, которая составила большую традицию и неортодоксального культурного пространства, которое составило традицию малую.
Процесс разворачивания диалектики большой и малой традиций идет с момента разделения данных культурных потоков. Победившая традиция задавала способы постижения реальности, нивелируя значение субдоминанты в культуре. В свою очередь, малая традиция долгое время выбирала стратегию мимикрии.
Вычленить малую традицию зачастую можно по гностико-манихейскому миропереживанию, характерному для субдоминанты. Другие признаки малой традиции – эзотеричность, синкретическая неразрывность базовых топосов, когда в текстах адептов малой традиции "Ковчег завета - чаша Грааля - Золотое руно - философский камень объединяются в некотором надрациональном тождестве …»
В целостности малой традиции сосуществуют Каббала, гностицизм, магия, оккультизм, эзотерические практики вроде алхимии, инициатические культы. Особое место занимают орденские структуры (тамплиеры, розенкрейцеры, масоны и др.)И. Г. Яковенко обращает внимание на то, чтотакиебазовые для современностифеномены, как наукаНового времени,секулярное сознание, либеральнаяфилософия, идеология прогресса, рыночная экономика, формировались совместными усилиями адептов большой и малой традиций. Причем, применительно к этому списку, роль людей и идей заданных малой традициейчасто оказывается ведущей. Специального исследования заслуживает малая традиция в литературном процессе. В настоящее время малая традиция все громче заявляет о себе, выходя из тени традиции большой. Многие культовые произведения ХХ века прочитываются лучше при учете их принадлежности к малой традиции.
Для представителей этого направления в литературе характерна особая ироничность, связанная как с постоянной необходимостью скрывать от непосвященных и открывать адептам нечто чрезвычайно важное, так и устойчивым комплексомгонимого –страхом «разоблачения», измены, коварства со стороны представителей победившейортодоксии.
Романы Розина – яркий пример того, как в голове человека, вынужденного профессионально находиться в рамках навязанного большой традицией типа рациональности вызревает подспудное желание гармонизации картины мира, выливающееся в уравновешивание традиций большой и малой.
Герой Розина – ученый Марк Вадимов, которому в наследство от автора досталось отчество, ставшее именем Марк и имя, превратившееся в фамилию Вадимов. По сути дела – это внутренний отец Розина, его внутренний пастырь, учитель. Фигура учителя, чрезвычайно важная для малой традиции (в которой она приобретает метафизическое измерение), представлена в текстах Розина. Вот, взглянем на первого учителя Марка. Это учитель литературы. Что подмечено очень верно. В учителя литературы шли мистики и культурологи, розенкрейцеры и экстрасенсы тогда, когда они были вынуждены скрываться от советской власти. На уроках литературы можно рассказать многое из того, чего нельзя рассказать нигде. И те дети, которые способны это воспринять, поймут, а остальные, зевая, не заметят.«Долгими вечерами они гуляли на берегу моря или сидели в маленькой комнате Валентина Максимовича. Учитель рассказывал своему ученику, который был горд доверием, о своих поисках в области...теоретической физики и философии». Море, заметим, маленький Марк понимал мистически: «Море напоминало Марку живое таинственное существо, оно простиралось до горизонта, дышало, невольно внушало возвышенные мысли. Марк почти физически чувствовал море. Прочтя несколько лет спустя роман Станислав Лема "Солярис", Вадимов окончательно утвердился в эзотерическом отношении к морю…» и это обусловлено и именем героя. Его зовут Марк, море на латыни -mare . Одноименная стихия, одноприродная субстанция. Но в имени Марка есть и возможность – по-русски превращения в мрак, в фамилии Вадимов слышится «в ад». Инфернальная составляющая сущности героя проявляется уже в первых строках романа, когда «В скромной квартире известного в философских и гуманитарных кругах Москвы профессора Марка Вадимова приглушенно зазвенел телефон». Это был Рогов, который заказал Вадимову цикл публикаций для своего альманаха. Позднее, из этого цикла вырастает книга. Рогов приходит и на квартиру Вадимова, чтобы взять интервью. Приходит в девятой главе с неотвратимой неизбежностью, в воскресенье. Характерно, что пришел именно Рогов, а не Крылышкин, мог бы прийти еще и Копытов. Инфернальная символика здесь по-гоголевски прозрачна и, несомненно, отсылает к наиболее значительному произведению европейской литературы, написанному на тему «Ученый и Черт» - «Фаусту» Гёте.
Полгода назад, увидев Вадима Розина в реальности, я удивленно воскликнула: «О, как Вы похожи на Фаулза!» «Спасибо. И откуда же Вы это взяли?» «Как откуда, позвольте, я видела его фотографии. А теперь я вижу Вас. Действительно, Вы похожи». «Удивительно, и где вы раздобыли фотографии Ф…?» «В интернете, они висят на всех сайтах, посвященных его творчеству».
Позднее оказалось, что Розин услышал: «Как Вы похожи на Фауста», чем был очень польщен. Меня это удивило. Но теперь, читая эту книгу о современном Фаусте, написанную с мастерством Фаулза, я начинаю кое-что понимать.
И, прежде всего, в романе поражает единство магического миропереживания, характерное для современного человека. Поясним, что здесь имеется в виду. Розин описывает ритуальные практики, которые его герой – Марк конструирует вместе со своим другом и еще одной девушкой – армянкой Адой. Прежде, всего, о девушке. Характерно, что имя Ада в контексте магических практик, переживаемых любовным треугольником (где любовь носит не столько физический, сколько метафизический характер), используется и культовым украинским писателем Юрием Андруховичем в романе «Перверзия», причем, судя по всему, абсолютно независимо от Розина. В «Перверзии» Ада – украинка, жена проктолога, к которому главный герой испытывает не менее нежные чувства, чем к героине. Финальная сцена запечатлевает мистический сексуальный акт, проделываемый всеми участниками «тройственного союза», в результате которого герой растворяется, исчезает в водах венецианского Большого канала, уплывает, как рыба. Ритуальные практики Марка, Ады и Зуна в романе Розина кончаются трагически. Зун погибает, кончает жизнь самоубийством. Кстати, и насчет Стаха Перфецкого, героя Андруховича, выдвигается подобная версия.
Так какие же вещи практикуют герои Розина? Это держание руки над огнем, прохождение через стены, и классические полеты. Но, оговоримся. Все это герои проделывают во сне. И здесь мы позволим себе не поверить автору романа, строящего своеобразные зеркальные миры. Мир, который подается в романе как реальный, в нашем, чувственно данном в ощущениях мире, может быть понят как мир сновидений и грёз. Соответственно, мир сновидений может трактоваться как мир реальный. К чему это предуведомление? Дело в том, что когда автору данных строк было не больше четырнадцати лет, и эксперименты с руками и горящими свечками, и попытки летать и проходить через стены предпринимались в реальности. Кроме того, следует указать и на попытку воспроизводства ритуальных танцев, характерную, видимо, для особ женского пола. Все это происходило отнюдь не в сновидениях, а наяву, но, несомненно, под влиянием особого мистического состояния, если угодно, транса. Однако, попытки взлететь, настойчивые и упорные, предпринимались автором этих строк, в рамках малой традиции, которая в советское время транслировалась в значительной мере через кинофильмы. Полёты, восходящие к ключевым фигурам малой традиции – мастеру Дедалу и, особенно к Симону Магу (чей пример, вероятно, наиболее характерен в силу двух обстоятельств: отсутствия технического средства полёта и резкое противостояние с апостолами, приведшее к смерти мифического персонажа), были в достаточной мере отражены в советских кинофильмах. Прохождение через стену, даже с некоторыми техническим подробностями, было прекрасно показано в фильме «Чародеи» - о советском НИИ, почему-то занимающемся проблемами использования магических предметов.
Суть же дела заключается в том, что во все времена появляются люди, которых неведомая сила тянет делать определенные вещи: ходить по воде, летать по воздуху, проходить сквозь стены, не сгорать в огне, не чувствовать боли, когда она объективно могла бы быть, лечить людей самими собой, думать над своим предназначением, сочинять тексты, выдавать концепции, понимать мир. Все эти, казалось бы, несвязанные друг с другом вещи, лежат в рамках определенной типологии личности, которая как раз и представлена в герое романа Розина.
Важную роль для становления такого типа человека играет переживание смерти близкого как урока, и чувство свое вины за невозможность его спасти. Так, маленьким мальчиком Марк сталкивается со смертью друга, с которым сидел за одной партой. Его переезжает машина и, хотя мальчик еще жив, Марк наблюдает за тем, как смерть овладевает им. То же чувство я, помню, испытала в 8 лет, когда моя бабушка, которую я любила, умирала от рака. Меня не пускалик ней, хотя я очень хотела с ней общаться. И вот, в один день мне сказали, что я могу провести три дня в квартире напротив, у соседей. Как же я была счастлива. Я спала на совершенно безмерной как море кровати, мне подарили настоящую морскую раковину (я выбрала самую маленькую из семи, хотя, мне конечно же, хотелось самую большую) и показывали чудесные фильмы. Когда же эти волшебные дни кончились, я вошла в квартиру и что-то сказала своей матери. На что сестра моей бабушки гневно ответила: «Как ты смеешь, что за злой ребёнок! У твоей мамы горе – умерла её мама, а ты…» Бабушку мне не показали, боялись, что это плохо отразится на моей психике. Но хуже всего, подозреваю, на ней отразилось то, что я не смогла попрощаться с бабушкой, и что в день ее смерти я была так счастлива.
Мистические переживания у ребенка, возможно, связаны с невозможностью помочь умирающему, с обвинением себя в его смерти. Именно такое чувство испытывает герой Розина и по отношению к Виктору Зуну – другу уже с институтских времён. У меня тоже в близком возрасте был похожий случай. Одна девушка, которая хотела заниматься со мной любовью, и неоднократнопредлагала это сделать, причем, в сферу её интересов входила не только я, но и мой молодой человек, которого я искренне и нежно любила, внезапно умерла. И произошло это странно и нелепо. Дочь богатых родителей, которые были способны отправить её на учёбу на Кипр, где она едва не разбилась на мотоцикле, в кампании золотой молодёжи, была зарезана и, пред этим изнасилована водителем, подбрасывавшим её, добиравшуюся автостопом до нашего сакрального теперь уже Питера. Незадолго до этого, причём, она сняла гипс, который фиксировал сломанную в результате неудачного приземления на дельтаплане. Мне тоже не сказали, что она умерла. Случилось это на рождество. Узнала я только в марте. Было это лет десять назад,но я до сих пор помню, как она фктически прилетала ко мне после смерти, словно хотела что-то сказать: то ли испросить прощения, то ли самой простить, освободиться. Так продолжалось год. Я молилась о спасении её души, и вроде бы, всё успокоилось. Но то, что я хочу сказать, заключаетсяв следующем: в текстах писателей, принадлежащих к малой традиции, есть распространенный сюжет Герой-маг невольно, вернее, без использования технических средств, одной силой мысли, убивает близкого друга или возлюбленную, после чего мучается всю жизнь. Этот сюжет – смерти товарища или жены прослеживается и у Набокова и у Фаулза, и у маркиза де Сада.
Смерть здесь того человека, кто близок, а герой чувствует за неё свою вину. Хотя и не подпадает под юридические процедуры, поскольку убийство совершается в ином мире. Так Рогатый, простите, Рогов, интересуется у Вадимова: «Вы произнесли фразу "желание достойно умереть". Правда ли, что еще в университете, Вы вместе с Виктором Зуном экспериментировали со своими сновидениями. И верно ли, что Зун на ваших глазах покончил жизнь самоубийством?» герой отвечает: «Думаю, если спросили о Викторе Зуне, то получили от кого-то информацию и знаете, что при его смерти никого не было. Хотя действительно, в его уходе из жизни есть много непонятного. Но я к этому непричастен, последние годы мы с Виктором встречались довольно редко». Ключевое словоздесь н е п р и ч а с т е н.Дьявол обвиняет, а ученый оправдывается. Он понимает, что смерть друга ставится ему в вину уже потому, что он – маг и действует в рамках определённого – магического пространства формирования смыслов, где маг в с е г д а виноват в смерти друга.
В связи со смертью Зуна вспоминается один – чисто культурологический – эпизод. Дело в том, что среди пожилых крестьян еще в начале ХХ века существовало поверье -еслизадом к паровозу и посмотреть на него через свои ноги, то можно увидеть души мертвецов, которые тянут паровоз. Что там видели пейзане, неизвестно, но герой Розина отчетливо вспоминает о чёрте, бегущем рядом с паровозом в видении (выглядевшем как абсолютно реальное) из своих молодых лет. Друг Вадимова – Виктор Зун погибает, стараясь перебежать перед поездом, чтобы испытать острые ощущения. Склонность к суициду была у Виктора изначально. Как послесловие Анны Карениной, он гибнет от электрички, не в силах стерпеть напряженность дружбы с магом. Не случайно, у них есть общая знакомая – «Близкая приятельница Вадимова, долгое время безуспешно добивавшаяся его любви, в последние два года жизни Зуна сменила свою привязанность и стала любовницей Виктора». Маг, его друг и женщина – воплощение гностической Софии и мистериальной Персефоны – это то, что нужно, чтобы возгорелась искра эзотерического огня.
Однажды у автора этих строк был в жизни очень сложный период, который длился около девяти месяцев, и никак не кончался. Но однажды во сне, появился Учитель, причем, как пишет Розин: «события во сне казались такими натуральными, на ощупь плотнее окружающего мира», и сказал мне странную фразу: «Катюша, давай подсчитаем какого ты уровня». Дальше шли подсчеты, приведшие к высокой цифре. «Посмотри, если такие как ты буду желать себе смерти, то что же произойдет с миром?». Очнулась я ото сна в полном ощущении реальности происходившего и даже большей, чем реальность эмпирического мира, данного нам в ощущениях. Это чувство, что сон может быть более реальным, чем явь – важное переживание, которое пытается донести своим читателям Вадим Розин. Вообще, его романы – это попытка прорваться в трансцендентное, попытка проникнуть в другую реальность, изъезженнуюи исхоженную шаманами, мистиками, мистагогами, розенкрейцерами, тамплиерами и эзотериками всех времен и народов.
Реальность далёкую и близкую, внутреннюю, тайную. По-моему, у него это получилось.
ВЕЛИКИЙ ЗАПОЙ
ЭССЕ И ЗАМЕТКИ
ВЕЛИКИЙ ЗАПОЙ
Предисловие, которое может служить инструкцией
Я категорически не согласен с тем, что ясную мысль невозможно выразить. Однако видимое свидетельствует об обратном: раз есть боль такой силы, что тело уже не реагирует, - ведь причастность к ней, пусть даже одним всхлипом, кажется, стерла бы его в порошок, - раз есть высота, на которую окрыленная боль способна воспарить, то, значит, существует и мысль такой силы, что слова оказываются ни при чем. Слова соответствуют определенной точности мысли, совсем как слезы - определенной степени боли. Самое расплывчатое никак не назвать, а самое точное никак не сформулировать. Но все это, честно говоря, видимость. Если речь точно выражает лишь среднюю силу мысли, то только потому, что именно с такой степенью силы мыслит усредненное человечество; на эту степень оно соглашается, эта степень точности ему подходит. Если нам не удается ясно понимать друг друга, то винить в этом следует вовсе не имеющееся у нас средство общения.
Ясность речи предполагает три условия: знание говорящего о том, что именно он хочет сказать, внимание слушающего и общий для них язык. Но ясной, как алгебраическое условие, речи еще недостаточно. Требуется не только предположительное, но и реальное содержание. Для этого нужна четвертая составляющая: оба собеседника должны понимать то, о чем говорится. Этот общий понятийный опыт - золотой запас, придающий разменной монете, каковой являются слова, меновую стоимость. Без запаса общего опыта все наши слова - чеки без покрытия, а алгебра - не более чем крупная операция интеллектуального кредитования, узаконенное, ибо признанное, фальшивомонетничество: каждый знает, что намерение и смысл алгебры отнюдь не в ней самой, а в арифметике. Но ясной и содержательной речи тоже еще недостаточно: это совсем как сказать «в тот день шел дождь» или «три плюс два будет пять»; нужны еще цель и необходимость.
Первая часть
Тягостный диалог о силе слова и слабости мысли
Мы начали пить поздно. И всем нам было невтерпеж. Мы не помнили, что происходило до этого. Понимали только, что поздно. Откуда кто взялся, в какой точке земного шара мы оказались, действительно ли шара (но уж никак не в точке), в какой день недели, какого месяца и какого года - все это было выше нашего разумения. Когда хочется выпить, подобные вопросы не задают.
Когда хочется выпить, то выискивают удобный повод и лишь делают вид, что обращают внимание на все остальное. Вот почему так трудно потом, после, в точности рассказать о пережитом. При изложении происшедших событий так и подмывает прояснить и упорядочить то, в чем не было ни ясности, ни порядка. Стремление очень заманчивое и очень рискованное. Так преждевременно становятся философами. Я попробую рассказать, что происходило, что говорилось, что думалось и как это случилось. Если сначала все это покажется вам бессвязным и туманным, не отчаивайтесь: потом все станет более чем упорядоченным и ясным. Если, несмотря на порядок и ясность, мой рассказ покажется вам бессодержательным, будьте уверены: закончу я убедительно.
Нас обволакивал густой дым. Камин тянул слабо, из-за сырых дров огонь затухал, свечи чадили, табачные облака стелились синеватыми слоями на уровне наших лиц. Было непонятно, сколько нас - дюжина или тысяча. Одно не вызывало сомнений: мы были одиноки. И тут, весьма кстати, раздался громкий и, как мы окрестили его на своем пропойном языке, «заветный» голос. Он и в самом деле доносился из-за веток, а может, дров или ящиков: в дыму и от усталости разобрать было трудно. Голос произнес:
Оказавшись в одиночестве, микроб (я чуть не сказал «человек») взывает, насколько можно понять его нытье, к родственной душе, которая составила бы ему компанию. Если родственная душа находится, то бытие вдвоем быстро становится невыносимым и каждый лезет из кожи вон, чтобы уединиться с предметом своих утробных терзаний. Ни капли здравого смысла: один хочет быть двумя, двое хотят быть одним. Если родственная душа не находится, то он расщепляется надвое, разговаривает сам с собой («привет, старина»), душит себя в объятиях, склеивает себя вкривь и вкось и начинает строить из себя что-то, а иногда и кого-то. Однако все, что вас объединяет, - это одиночество, то есть все или ничто; а вот что именно - уже зависит от вас.
Речь показалась нам удачной, но никто даже не потрудился рассмотреть говорившего. Главное было пить. А выпили мы всего лишь по несколько кружек мерзкого кишкодера, который вызвал у нас еще большую жажду.
В какой-то момент настроение совсем испортилось, и, как мне помнится, мы вроде бы с кем-то объединились и отправились чем-то колотить каких-то крепышей, храпевших по углам. Через некоторое время крепыши откуда-то вернулись, неся на отмеченных синяками плечах полные бочонки. Когда бочонки опустели, мы наконец-то смогли сесть на них или рядом, ну, в общем, кое-как устроиться, чтобы пить и слушать, поскольку намечались ораторские состязания и прочие развлечения подобного рода. В моей памяти все это остается довольно туманным.
В отсутствие ориентиров нас несло по воле слов, воспоминаний, навязчивых идей, обид и симпатий. В отсутствие целей мы понемногу теряли силу мысли, способность отвечать каламбурами, судачить об общих друзьях, избегать неприятных заявлений, оседлывать любимых коньков, ломиться в открытые двери, строить политесы и гримасы.
Духота и активное табакокурение вызывали у нас неутолимую жажду. Приходилось по очереди поколачивать крепышей, чтобы те приносили бутыли, бочонки, кувшины, ведра с пойлом, понятно какого сорта.
В углу один знакомый художник растолковывал приятелю-фотографу свой проект: писать красивые яблоки, перемалывать их, дистиллировать сидр и, выражаясь его словами, «творить изумительный кальвадос». Фотограф ворчал, что «от этого несет идеализмом», но чокался часто и пил до дна. Юный Амедей Гокур сетовал на нехватку выпивки - от шоколадных пирожных, которыми он объелся, ему «заложило сливную трубу и заболотило желудок». Анархист Марселен скулил, что «если нас так возмутительно изводят жаждой, то это самое настоящее папство», но никто не понимал смысл его речей.
Мне очень неудобно сиделось на ящике из-под бутылок, и со стороны могло показаться, что я глубоко задумался, хотя на самом деле я просто отупел: низкий, очень низкий потолок - козырек, опускающий интеллект до отстойного уровня прихоти.
Не буду представлять вам присутствовавших там персонажей. Мне хочется рассказать не о них, не об их характерах и поступках. Они были как статисты сна, которые пытались, иногда честно, проснуться; все славные приятели, никто во сне не терял из виду ближнего. Сейчас мне хочется сказать лишь то, что мы были пьяны и нам все время хотелось выпить. И таких одиноких нас было много.
Неудачная мысль поговорить о музыке пришла в голову арауканцу Гонзагу. Впрочем, номер был подстроен заранее, ведь, как все заметили, он пришел с новой гитарой. И теперь не заставил себя долго упрашивать. Это было ужасно. Звуки, которые он извлекал из инструмента, оказались столь яростно фальшивыми, столь настырно дребезжащими, что котлы заплясали на цементном полу, медные канделябры, гадко хихикая, заскользили по каминным полкам, кастрюли начали биться боками об обшарпанные стены; штукатурка сыпалась в глаза, пауки с криком падали с потолка прямо в суп; все это вызывало у нас жажду и приводило в ярость…
Тогда персонаж «из-за веток» показал кончик одного уха, затем кончик другого, потом нос, гладкий подбородок сменился бородой, а лысина - пышной шевелюрой; он все время менялся - обычные фокусы и моментальный грим. Говорили, что без этого маскарада его бы даже не заметили, так как считалось, что «он выглядит как все». Возможно, в тот момент он казался дровосеком или деревом, у него были слоновьи глаза и козлиная бородка, но клясться в этом я бы не стал. Он невозмутимо проговорил что-то вроде:
Гранит, гравий. Гравий, гранит. Грифель, гранат. Грамм - (пауза) - аконит!
